Форум

Если однажды какой-нибудь журналист выйдет за рамки традиционных вопросов о моем отношении к шварцсцене, политических воззрениях и концепте наших работ, и спросит, чего я боюсь больше всего, я...
Не отвечу. Вернее, выдам номер два за номер один, будто двойника - вместо оригинала. Например, совру об угрозе нацистов. Или о глобализации.
Ибо больше всего я боюсь...
Да. Штефана.
Его непредсказуемости. Он никогда не репетирует свои пляски заранее, не прорабатывает нужную интонацию - и всегда ловит горстями звезды, горячие и серебристые. Я боюсь его. Я трачу дни и недели, добиваясь идеального звучания, а он подхватывает мелодии за секунду, за пять - сочиняет текст, от которого по коже ползают стальные роботизированные мурашки, и все - «Бруно, ну как тебе?»
Замечательно, отвечаю я. Ты неподражаем. Как обычно.
Наши отношения похожи на нашу работу. То он ревнует меня к женщинам, мужчинам, синтезаторам и машинам, звонит, срывая мне деловые встречи, чтобы прошептать, как он меня любит - так странно сочетается его резкий голос, похожий на скрежет ржавой гильотины и нежные дифирамбы; то игнорирует - или злится, с нестерпимой безжалостностью указывает на мои недостатки.
Я верю ему - беззаветно, но и опасаюсь. Впрочем, я привык.
А еще на него находят Идеи. Они - хуже всего.
Как сегодня.
-Это ведь просто игра, - сказал он, видя, как я едва не выронил сигарету и захлебнулся едким дымом. Он улыбнулся и потрепал меня по щеке. Уговаривает, будто ребенка.
-Штеф... это _дурацкая_ игра, - я затолкал злополучную сигарету в пепельницу. Ментол и сладкий кофе приобрели привкус крови.
-Бруно, - он подсел ближе. Полуобнял меня - точно стальной проволокой перетянул. - Давай попробуем, новизна необходима не только в апгрейде оборудования, - намек на ремонт в студии - и я среагировал, как предполагалось. Усмехнулся. Да, апгрейд необходим.
Я невольно взглянул на новые синтезаторы, на мощные компьютеры и звукоусилительные установки. Интересно, что чувствуют электроприборы, когда через них пропускают ток?
А Штеф продолжал, наматывая на подвижный палец прядь моих волос, в его серо-голубых глазах отражались зеленые искорки - мониторы, другого света мы не включили, и мне почудилось, будто его губы приобрели отдельную жизнь. Направленную на то, чтобы *уговорить* меня.
-Всего лишь игра, многие делают это. Тебе понравится. Недаром существуют специальные клубы, целая субкультура, и...
О Господи, а то я не знаю.
-Штеф, мне хватило этого Моцарта, на всю жизнь запомню, что он вытворял со своими девушками. Неужели ты собираешься мне свечки куда-нибудь заталкивать? - видимо, я брезгливо скривился - не из-за свечек, просто типы, подобные Моцарту вызывают у меня желание ввести цензуру. Исключительно, чтобы не допустить пошлость в готику.
Губы Штефана извернулись, подобно дождевым червям - розовым, голым и влажным.
-При чем тут Моцарт? Я собираюсь _поиграть_ с тобой по-другому. Ты ведь доверяешь мне, Бруно?
-Доверяю. Но... Штеф, я не «в теме». Я не люблю BDSM. В боли нет ничего хорошего, и я не хочу, чтобы ты делал мне больно, - одним глотком кофе был проглочен. Я надеялся приступить к работе и замять тему.
-Бруно, - Штефан прильнул к моему уху, вкрадчивый - будто маньяк. - Тебе понравится.
Неопровержимый аргумент!
-Да и вообще, я буду выглядеть глупо во всяких там кожаных ошейниках.
-Бруно.
Обиднее всего, что я-то действовал доводами разума. А он - повторял мое имя, слегка вибрируя букву «р» - и я сглатывал, сжимал ноги. Я бормотал, мол, плохо переношу боль, да и вообще из меня плохой «суб», потом добавлял какую-то ерунду про безвкусный вид BDSM-моды. Я хватался за щепки, а они каменели.
Дно завалено скелетами, но водоросли опутали меня раньше, чем я достиг его.
Штефану пришлось всего-то раз семь назвать меня по имени.
Конечно, я согласился.

Признаться, я надеялся, что Штефан забудет свою Гениальную Идею. Однако последние жалкие соломинки надежд бесславно потонули.
Штефан явился на следующий день, взволнованный и еще более взъерошенный, чем обычно. В руках держал потрепанного вида джинсовый рюкзак, форма которого смотрелась подозрительно. Я вздохнул. Он быстро чмокнул меня и сразу спросил:
-Сегодня?
Ответа не дождался, или прочел эмоции. Ухмыльнулся, расстегнул одну из пуговиц моей рубашки. За окном темнело, и я понял: отсрочки не дадут. Ладно, он ведь обещал, что мне понравится.
Я не люблю BDSM, зато я люблю Штефа.
Штефан подтолкнул меня в одну из небольших комнат; в замке сотни комнат - большая часть отведена под студию, под различные проекты, и все-таки их чересчур много. На любой вкус - и Штефан выбрал похожую на тюремную камеру. Из достижений цивилизации в ней был только камин, зарешеченный давно не крашеной железной створкой. Плюс несколько стульев. Стулья были грубыми, из серого дерева торчали теоретические занозы. Интересно, откуда они вообще здесь взялись, ведь пожары почти уничтожили замок, а я бы уж точно не купил подобные орудия пыток...
Кстати, о пытках.
Штефан захлопнул дверь. Он смотрел на меня исподлобья, из-за полумрака зрачки его обратились сосущими дырами.
Я снова вздохнул. Штеф - актер, и это - очередная роль. Его не устраивает однообразие, вроде нежностей и традиционного секса (если только можно назвать традиционным секс между двумя мужчинами - впрочем, лично я никогда ни скрывал, ни выпячивал свою бисексуальность). А ему недостаточно сцены клубов и фестов, грим въелся в его молекулы, и даже мне не стереть белила и тушь трагической маски.
Штефан разжег камин, пока тот разгорался - стянул с себя футболку с надписью «Мегагерц», остался обнаженным по пояс, в вылинявших джинсах, свободных ему в талии. Разумеется, он играл - игру и задуманную пьесу, я - зритель и партнер. Подыграть и преклоняться.
-Раздевайся! - приказал он.
Я подчинился. Внезапно, почувствовал неловкость: Штеф сотни раз видел меня нагишом, но никогда - не изучал, оценивающе, с позиции Господина, со смесью голода и пренебрежения.
Я его игрушка. На сегодняшний вечер - он хозяин, а я - раб.
«Тебе понравится».
Что ж, проверим. Я всегда выступал за свободу и демократию, но однажды можно попробовать себя и в качестве подчиненного.
Штефан швырнул рюкзак, предварительно вынув что-то для себя. Внутри я обнаружил так яро ненавидимые мною BDSM-аксессуары. Корсет - почему-то не черный, а темно-багровый, словно его выделали из свежесодранной человеческой кожи, ошейник с кольцами и тонким латунным поводком, напульсники на руки и ноги.
Выглядели «игрушки» преглупо.
-Штеф, а это обязательно? Во-первых, корсет не моего размера, во-вторых...
Я не договорил. Власяной шнурок хлестнул меня по незащищенной спине, я вскрикнул.
-Не прекословь хозяину, раб, - проскрежетал Штефан.
Я замер. Боль была неожиданной, да, несмотря на согласие - я не представлял процедуру «садо-мазо» в реальности, и узкая полоска озадачила меня. Я сравнил себя со срезанным растением.
Я стоял несколько секунд. Штефан - напротив, на фоне полыхающего камина и накалившихся докрасна изразцов. Плеть покачивалась. След от нее вспухал - изящный, точно дорогая татуировка. Боль и недоумение подкатили к моему горлу, я собирался заорать - Штеф, я не хочу, уйдем отсюда. Наверняка, он бы...
Извинился. Моментально превратился из духа агонии - плавленый плутоний в крови его, скальпы провинившихся грешников на поясе его - в ссутуленное зажатое создание.
Я бы не простил себе, что сломал его лучшее выступление.
И я опустился на колени.
-Как прикажешь, господин.
Бессовестный корсет зажал меня, будто мышь в мышеловке. Как эти BDSM-щики в подобных штуках дышат - совершенно не представляю. Одно слово, извращенцы. От ошейника и напульсников удовольствия было не многим больше.
Штефан наблюдал, как я облачаюсь в ритуальное одеяние. Он поигрывал своей плетью. Та вилась у его ног - белый капроновый шнурок, полупрозрачный. Когда я застегнул ошейник, Штефан дернул за поводок.
-На колени! И не смей подниматься в присутствии хозяина, - он выговорил почти равнодушно, с некоторой усталостью. Устал дрессировать нерадивого раба.
Я сжался. Жесткие края корсета впились в живот, в спину - до рези в позвоночнике, но я не смел пожаловаться. Господин, я молчалив - если ты прикажешь.
Пол холодный, даже камин не согрел его. Каменный. С трещинками и щербинками, Штефан давит на затылок рукоятью плети, я приникаю лицом к полу. Он пахнет застарелой грязью – такую не выскоблишь никаким ремонтом; боковым зрением я отмечаю ползущую мокрицу, ползущую прямиком к моим рассыпанным по полу волосам.
Человек состоит из семи нот. Моя «си» визжала об отвращении. Но остальные напевали без фальши.
«Твое желание - закон для меня, хозяин».
Он дернул за поводок снова, зазубринки обоюдоострых колец ошейника царапнули шею. Штефан набросил латунную цепочку на горячее окаймление камина. Я зажмурился:
-Хозяин, я выполню все...
-Не сомневайся: так и будет, раб.
Он «закрепил» меня в неловкой позе: вывернутое тело, запрокинутая, будто у эпилептика, голова - и опасная близость к огню. Я взмок от пота - но не из-за жары физической, склепная прохлада пола - достаточный контраст. Просто, если пошевелюсь _не так_ - проклятая латунь притянет меня.
Я представил, как загораются волосы. Мои роскошные волосы, Штеф, ты ведь обожаешь - вьющиеся пряди и косички, неужели ты позволишь огню сожрать их? И изуродовать мне лицо. Штеф, ты...
Жалость к себе возникла внезапно. И запретно: хозяин склонился, оскалился:
-Хнычешь? Мы еще не *начали*, а ты хнычешь? - вопрос перерос в свист знакомого кнута. Опустился он на мои плечи - отвратительный звук, словно лопнул пластиковый пакет.
Рас-сыпа... ются. Больно. Больно.
Лопнуло - кожа, и внутри, до никелевого звона мелких монеток. Я - пакет. Пустой.
Больно.
Я взвыл - а Штефан прижался бедрами к моему кричащему рту. Снова кнут - Штефан умелый стрелок, удар лег точно в предыдущую колею, я забился.
Плохо. Переношу. Боль.
Штеф, если я отключусь
(ты сожжешь меня, кремируешь в камине вместе с мерзким корсетом, и волосы, ах, мне так жалко мои во-олосы...)
больно.
Когда я вернулся в происходящее, обнаружил - слюна моя стекает по члену Штефа, наполовину эрегированному. «Я делал минет тысячу раз, но почему - кровью... пахнет кровью?»
Потому что - не его кровь. Моя. Стекает - а на багровом одеянии и не видно, а штефов кнут наготове. А еще латунь, как я мог забыть.
-Шевелись, - безэмоционально приказал Штефан. Я закивал. Ароматы латуни и крови сильны, не спорю - но подводный, потаенный, - возбужденного, исторгающего смазку члена - всевластие.
Я робко облизнул головку. Под прикосновением моего языка она затвердела, а ствол дернулся выше. Штефан невнятно что-то пробурчал, потянул за кольцо. Это значило: не медли.
Нетерпелив - как обычно.
Кровь, латунь и огонь.
Я встал на четвереньки, потому что сжимать собственные ноги не получалось. Боль или нет, но я ощутил возбуждение. Мне всегда нравилось делать минет, и я часто кончал прежде Штефана.
Кстати, сегодня мне этого не позволят - верно?
О да.
Я улыбнулся. Раненые плечи пульсировали, а камин - огнедышащий дракон. Штеф, молю, не скармливай меня ему. Я - твой, хозяин, я...
Лизал его член, постепенно втягивая. Гладкая у кончика кожа постепенно загрубевала, короткие курчавые волосы покалывали губы. Чувствительнее, нежели обычно - я прокусил их, когда вопил. Штефан вталкивал глубже и глубже, словно стремясь продернуть себя сквозь мой череп, иголку – в игольницу. Он скорчил гримасу, удивительно похожую на страдание - так он исполняет наш коронный номер, и я часто думаю: близок ли он к истерике или оргазму?
Спину ломило - от корсета, от напряжения, оттого, что я сам приближался к финалу. Но Штефан следил, чтобы я не прикасался к себе - мне так хотелось этого, одного движения достаточно. Более чем. Но он грозил плеткой, позвякивал кольцами.
«Как прикажешь, о господин мой...»
Я захныкал, когда напряжение сделалось невыносимым. Штефан нарочно задерживал эрекцию, у него это неплохо получается - фрикция за фрикцией, набухший, перекрывающий трахею член втискивается в рот, я старательно работаю языком - но я не выдержу. Больше не выдержу.
Штеф, ну не мучай меня... хотя бы - так!
Он рванул меня за волосы. Ногти полоснули свежие раны, и новая воронка боль - ломота в паху - не-дыхание - перевернула меня. Я едва не забыл про латунь, едва не прикусил член Штефана, и все-таки - только пережал губами у самого основания, и моя глотка наполнилась солоноватой, пахнущей глубинными рыбами, жидкостью.
-Теперь ласкай себя, - приказал мой господин.
И я подчинился. Ох, как это было здорово: с исполосованных плеч, по локтям и кистям стекала кровь, а камин гудел пароходной сиреной, готовый броситься на меня из застенков. А я гладил себя под пристальным взглядом Штефана, я стремился доставить удовольствие моему хозяину - поэтому сдерживался, сдерживался, сдавливал член и пробегал пальцами, воспринимая как мягки собственные подушечки.
Я кончил - и Штефан притянул меня за пару колечек. Я хочу смотреть в твои глаза, сказал он. У тебя такая забавная мордашка.
Я выдавливал сперму до капли, и на ладонях белое сливалось с красным, врезки кнута дополняли декорации. Штефан облизывался, влажные мышцы перекатывались под кожей. Конечно, он не насытился. Он жаждал продолжения.
...И я понимал: я тоже. Да, больно, и перепугался. Тем пронзительнее наслаждение.
«Всего лишь игра, Штеф. Но, похоже, я принимаю правила».
-Так-то лучше, - он наклонился ко мне, расслабленному и шумно втягивающему горячий воздух.
-Не латунь, пожалуйста, - пробормотал я. Штефан кивнул. Мы не договаривались об «условном сигнале», просто он знал, сколько я могу вынести. Он отстегнул поводок от камина. На ладони вспух пузырь: металл накалился.
Штефан наклонился ко мне и сжал обоженной рукой мой член. Волдырь лопнул, его рука была извращенно-нежной, болезненной. Он сам - вот этот оголенный ожог, суть его. Боль и наслаждение. На члене появилась смазка, остатки моей крови, ободранного розоватого мяса - смешались. Ох, куда друидам и жрецам Вуду...
-Нравится? - спросил он. Я закивал. Мог и не спрашивать: никогда возбуждение не возвращалось так быстро, без всяких «перекуров» и походов к холодильнику. Ха.
-Тогда - вперед, раб.
Поводок остыл, он поволок меня к стульям.
-Повелишь садиться, господин, - робко прошептал я. Штефан засмеялся - ну, может, капельку переигрывая. Вроде Императора из «Звездных Войн».
-Нет. Обопрись, - сказал он.
Я выполнил указание. Поза вышла до безумия непристойной: никакого лица, голая покорность. Дурной каламбур.
Он мог заглянуть мне между ног.
И засунуть... о боги, засунуть - все, что пожелает. А Штеф пожелает. И смазки мы не прихватили.
Я ждал, что он войдет в меня. Однако Штефан проявил изобретательность.
Настолько, что я чуть не испортил «пьесу» и не удрал, вроде перепуганного кролика.
Рукоятка его плети была обита латексом, закругленная на конце, она отлично имитировала мужской орган. Вот только габаритами была раз в пять больше.
-Ты вытерпишь это, раб. Потому. Что. Я. Желаю.
...Не уверен. Ну, правда, Штеф, хочешь - давай просто, хоть без смазки, как тогда в машине и потом в самолете. Но *такое*... ты ж меня разорвешь.
Я погрузился в свист, в прозрачный капроновый полет. Молился кнуту Штефана, белая ниточка питалась мною, жадная пиявка. Свист - так плачут дриады в ветвях плакучих ив. Штеф, больно, Штеф... больно, но я хочу. Занозы грызут мои руки, нежные руки музыканта - в улей пчелиный засунули, горстями я собираю тысячи жал. Я не знаю ответа, кто управляет сейчас - ты, я, - или твой кнут выпил из нас по половинке души, и внутри его развилась прорезиненная душа. Раз ты хочешь использовать его вместо собственного члена...
Я всхлипывал, подрагивая избитой спиной. Краем сознания я понимал, что побои не серьезны, чуть эпидермис задет - Штефан актер, не позволит себе выйти за рамки театра. Прекратил он вовремя.
Он провел по моей груди, пощекотал вновь торчащий параллельно полу член.
-Тебе нравится, - с удовольствием выговорил Штефан.
Я не успел согласиться - либо не согласиться. Он засунул палец промеж ног, словно проверяя - достоин ли я, достаточно ли чист для его верного кнута. Результат его удовлетворил.
Занозы, подумал я. Просто еще одна. Большая.
-Тебе нравится. Ты принадлежишь мне. Ты - моя собственность, - говорил он, вводя рукоять. Лучше бы сразу. Мне чудилось, что он целую табуретку затолкал, что острие вгрызается, давно измочалило мускульное кольцо и теперь добирается до печени, до сердца.
Китайская казнь. Сажали на бамбук. Он рос.
Штеф, разве ты китаец?
Кричать я не мог. Бился о колючую «подставку», тщетно пытаясь уползти раздавленной мокрицей. Штефан принялся имитировать фрикции, а мне мерещилось - рукоять добралась до сердца. Или попросту сердечный приступ от болевого шока.
-Ш-штеф...
С менядовольносменядовольно...
не слышитнеслышитне...
ох...
Пролилась судорога. Моя кровь? Рваные внутренности?
Еще.
Ох.
Кажется, Штеф нащупал верную точку.
(бруно, ты редкий паникер и нытик)
Эрзац-фрикции трепыхались, крупные и могучие, но болезненность практически рассеялась, кровавый туман унесло ветром. Зато щеки мои горели, кайф постукивал учащенным пульсом. А еще мне было стыдно. Я чуть все не испортил...Чуть, ой, Штеф, еще...
Пожалуйста, не прекращай.
Хорошо? Мне? О, нет. _Хорошо_ мне бывало, когда ты целовал меня, когда ласкал в ванной, в постели. Тогда - да, хорошо.
Сейчас... ну, твой кнут, Штеф, вроде волшебной палочки. Очередной паршивый каламбур.
Дрожь - от прядей волос, прилипших к горячечным щекам, - до пяток, ножные напульсники сползли, скверно я их застегнул. Латекс - тоже обжигающ, как живой член, Штефан ухмыляется за моей спиной. Он - вроде доктора, наблюдает уникальный эксперимент.
«Бруно Крамм любит Штефана Акерманна. И все, что упомянутый Штефан вытворит».
Что и требовалось доказать.
Штефан «помог» достичь высшей точки неожиданным прикосновением к соску. Мне хватило, более чем. Он извлек свое «орудие», и я несколько неуклюже повалился с табуретки на пол, совершенно измотанный.
-Тебе понравилось? - задал риторический вопрос Штефан. Он жмурился, как сытый кот. Он поглаживал мой подбородок. Вышел из роли, сообразил я.
-Угу, - ничего более интеллектуального не вышло.
-Я же обещал.
Обещал. А я - боялся.
Я лежал на спине, пока Штефан расстегивал клепки корсета.
-Спасибо. Узковат он, - заметил я. Штефан рассмеялся и похлопал меня по животу. Ладно, ладно, без намеков. Не всем же быть дистрофиками.
-Вставай. Пол холодный, простудишься еще, - заботливо пробормотал Штефан.
Штеф, хотел бы я понять тебя. Какой ты - настоящий? Заботливый - или безжалостный?
А может, ты - хозяин? Порой хозяин строг, чаще - добр, но всегда - владеет рабом. «Ты - моя собственность».
Я послушался: на сей раз, Штеф прав. Простужаться мне никак нельзя, через два дня ди-джей сет в Дрездене.
Штефан спрятал аксессуары в рюкзачок, словно кошка втянула когти.
-Занозы, - произнес он. - Надо вытащить.
-Потом, - я поморщился. Черт, сеанс пыток не закончен. Впрочем, удалять занозы Штефан будет бережно, словно и не он поил кнут моей кровью, не он угрожал камином и латунным поводком.
-Конечно. Потом, - он махнул обоженной рукой.
...Я стоял под душем, невольно ощупывал следы игры. Вода кусала свежие порезы. Тонюсенькие, витые - словно художник-Штефан нарисовал собственный силуэт на моем теле. Я думал о его ожоге - символ причастия?
«Когда же ты играешь, Штеф?»
Вряд ли я найду ответ.
Но в любом случае, я больше не буду его бояться. Что бы он ни задумал.
«Твое желание - закон, о мой хозяин...»