Форум

Знаю прекрасно, что написано вкривь-вкось-наперекось, ибо писалось в конце июня, однако прошу оценить)) что касается самой меня – чушь, чушь и ещё раз чушь! Хотя, кое-где есть сюмпатиффные моменты. Выкладываю… а мож кому и понравится)))
Tête-à-tête.

О чём думают эти люди? – пришло в мою голову, когда я сидел однажды, вот точно так же как и сейчас, почти неузнаваемый среди шумного роя посетителей этого дешевого бара и обводил всех полупьяными глазами. Тошнотворная духота, с которой не могли справиться даже кондиционеры, спрессованный табачный дым и невыносимая летняя жара выводили меня из себя, но я оставался сидеть там, поскольку этот бар был одним из немногих мест, где на меня не показывали пальцем и не норовили разорвать на сувениры. Если даже кто-то изредка и бросал на меня заинтересованный взгляд – неужели это он?! – то спустя мгновение, разочарованно отводил его, решив, что Тилль Линдеманн явно не посещает дешевые грязные забегаловки на городских окраинах…
О чём же они всё-таки думают? Думает ли кто-то из них о том же, о чём думаю я? Скажи мне, если я считаю себя другим, это что – тщеславие, честолюбие, мания величия, звёздная болезнь? Скажи мне, ведь я придумал тебя именно для этого. Ты же помнишь маленького мальчика, ранимого испуганного замкнутого мальчика, который тебя придумал? Ответь, думает ли кто-то из них сейчас или вообще, не специально, а просто так, просто потому, что стало интересно и захотелось подумать?
Что? Ты говоришь, что я пьян? Ну, да… В общем-то, не трезв. Знаешь, я вспомнил одного деревенского пчеловода, с которым когда-то дружил мой покойный отец. После нескольких крепеньких рюмок старик-пасечник любил порассуждать, поспорить и пофилософствовать. Тогда я его не понимал, теперь понимаю. Он сравнивал мир со своей пасекой, ульи с народами, а себя с господом Богом. Ха-ха! Можешь себе такое представить? Нехилая самооценка была у старика Диттера Ленига! Чушь… А что, ведь сравнить мизерное с глобальным умно, правда? Придумать, сравнить и гордиться своей выдумкой-метафорой… или метонимией? Вот доросли мы с тобой до поэтов, а разницы между этими понятиями до сих пор не видим! Ха-ха… Ну, улыбнись же! Что? Ты спрашиваешь, чему улыбаться? Опять захват заложников, опять где-то теракты, опять нас обозвали фашистами и опять Неле, хлопнув дверью, заорала, что ненавидит меня? Не расстраивайся, солнышко, что имеем, то имеем… Неужели мы сами не можем найти себе повода порадоваться? Вот давай представим, что этот бар – улей на пасеке. Не хочешь? Ну, твоё дело…
Значит, я буду грустить вместе с тобой. Я расскажу тебе одну грустную историю. Историю о себе самом. Хотя, тебе известно всё… но всё же! Послушай, и ты не только поймешь почему я здесь на самом деле, ты узнаешь мою тайну. Тайну, которую я хранил долгое время от себя самого, действительность, которую я не признавал за действительность, правда, от которой я шарахался… Знаешь, а ведь я влюблён. Вот ты исподлобья смотришь на меня и не веришь. Зря… Зря. Лучше бы этой любви не было, но она есть, и я ничего не могу с собой поделать. Я люблю свою дочь… Вот и вся моя тайна.
Когда мне исполнилось двадцать, я впервые задумался о скоротечности времени. Я ясно представил себе тот факт, что когда-нибудь меня не станет. К внезапному страху перед будущей неизбежной смертью добавились и другие, характерные для моего тогдашнего состояния, мысли: мне целых двадцать лет, а я ещё никто! НИКТО! Что я из себя представляю? Что я сделал для того, чтобы что-то из себя представлять? Кто я? Что меня ждёт? Что дальше?… Этим и тому подобным я дурил себе голову в ночь с третьего на четвёрное января далёкого и, кажется, совсем близкого, 1983 года. Тогда мне исполнилось двадцать.
…До её появления на свет осталось два года…
Сейчас мне уже сорок. Цифра, когда-то породившая во мне ужас, удвоилась. Мне по-прежнему страшно. И больно.
Чего я боюсь сейчас? Снова страх перед собственной смертью не даёт мне покоя? Её боятся все. С другой стороны – чего её бояться, если она неизбежна?