Форум

На открытой террасе загородной кафешки сидел высокий, располневший от возраста мужчина. Заказал три темных баварских пива и салат и сейчас задумчиво осматривался по сторонам в ожидании заказа. Осеннее солнышко мягко грело, высвечивая седину на его висках, жесткую складку около рта, золотисто играло серых глазах. На соседних участках хозяева сгребали в кучи рыжие листья и палили на едкодымчатых кострах.
Тогда тоже тянуло дымком в раскрытое окно. Дымком и осенью. Я отмудохал Риха, насколько хватило сил, потом мы напились и дружно признались в любви друг другу. На него нельзя злиться или обижаться, на удивление нелепый и по-житейски неуклюжий человек. Да, я знал, что этого нельзя делать, но я это сделал - бубнил он. Долго потом нам припоминался этот случай на таможнях, когда наш багаж, включая электронику, разбирали по ниткам и винтикам. Все героин искали, хех. Не нашли, понятное дело.
Путаются мысли, ох и путаются. Долго я хотел остаться наедине сам с собой, долго. Вот и остался, пришлось для этого сбежать из города. Сейчас и подумать связно не о чем, как будто долго мечтаешь о встрече с кем-нибудь, а встретились - разговор не клеится то ли из робости, то ли от непонимания.
Чему угодно может противиться человек, кроме стремления хоть раз в жизни побыть откровенным. Все до единого, от маньяков-уголовников до забитого менеджера универмага, вывалят из души все, что накопилось, вывалят до донышка, сами себя опорочат и превознесут, и слушатель им нужен только для видимости.
Нелька моя, Нелька. Две дочери у меня, а сердце одно. Мария… не люблю я ее, хотя винить ее не в чем. Два набора родителей - для виду, а приткнуться некуда. Цинизм не появляется ниоткуда, от заброшенности и неприкаянности родится, вот и смотрит она на меня как на источник хрустящих бумажек. Лебезит, улыбается, а в глазах пусто. Если человек угодничает - значит, что-то ему от тебя надо, значит, что-то надеется от тебя получить, что-то, что не принадлежит ему по праву или по заслугам. А Нелька и послать может, и скандал закатить, и поплакать потом. Знает, что принадлежу я ей с потрохами, и никуда не денусь. За это и любит.
Как и Риха. Когда человек считает, что имеет на тебя право, это убеждает тебя в твоей собственной нужности. необходимости, и смиряешься ты с нахрапистостью из-за неожиданно обретенного смысла жизни. Но тогда он здорово разозлил меня. Знал я его, хорошо знал, как будто всю жизнь бок о бок прожили, мог бы предугадать, чем это закончится. И не подумал я, чего это он в Америку сбежал. Думал, все же обиделся, чуть не спился по его милости. Многие, кто начинает наркокурьерами, потом сами подсаживаются. То ли из любопытства, то ли из-за стремления доказать и себе, и другим, что ничего плохого по их вине не происходит. С самого начала должны были меня насторожить звонки - буйные, бестолковые, гнетущие, не только время отнимающие, но и оставляющие в душе какой-то непонятный осадок, что-то среднее между судорожной попыткой вспомнить забытый сон и нащупать пальцем камешек в ботинке.
Солнышко светит, пиво принесли красивое, баварское. Не пью я уже водку. Водка - она для молодых, когда ярость из тебя прет, силы девать некуда, когда хочется покуролесить, покорить мир задором и буйством. Да и мир сейчас не тот, что был в мои двадцать. Как старый трабант – и там подрихтовано, и там хром наведен, ан нет, не то, то ржавчина проглянет, то еще какая пакость. И завоевывать его не надо - сам в руки валится, как гнилое яблоко. Сейчас и водка-то уже ничего не меняет. Если тебе весело - будет еще веселее, если грустно - то волком взвоешь. Вот, пиво пью. Все тут пиво пьют, улыбаются младенческими неосознанно-желудочными улыбками. Люблю я этих людей. Немцы - отупевшая от усталости нация, всю историю Европы на плечах несем. И рад бы снять тяжесть - да некуда переложить.