Форум

Долго я не хотела ничего выкладывать... Страшновато что-то стало... Решилась, наконец. Без малейших претензий [img src=/gif/sm/sm27.gif] .
Итак! По возможности абстрагируемся от психологии, потому как я утопилась в метафорах и сравнениях [img src=/gif/sm/sm14.gif] .
бета: mbt

Глаза болели безумно. Он откидывал голову назад, крепко и осторожно сжимал веки и ощущал частую мощную пульсацию под ними – в такт его тяжелому, набухшему сердцу.
Он глядел в черноту распахнутого окна, руки исступленно шарили по столу, сметая ручки и бумагу, а боль не отпускала, терлась и визгливо кричала о себе в ночной тишине.
«Я ослепну, - подумал Рихард, - другого выхода у меня, очевидно, нет. Так больше продолжаться не может». Слепой или нет, он все равно будет видеть перед собой только Его образ, смотреть на мир сквозь Его лицо, слушать мир сквозь Его голос, навеки застывший в ушах. Нет, нельзя, невозможно все свое время без передышки, в каждый миг своего существования, в каждое мгновенье своей жизни так деятельно и безумно, всеми силами своей души гореть опустошающей страстью. Его душа изошла кровью, мысль высохла от непрерывного действия, глаза не могли больше выносить ослепляющего света тайной и безумной мечты, они слепли, как слеп сам Рихард, с ужасом осознавая, что не способен видеть больше ничего, кроме Него…
Ах, если бы ему было дано слово, хотя бы одно слово. Разве не смог бы он выразить это – накопившееся, стонущее, неясное – так, чтобы каждый понял, чтобы каждый поразился и отвернулся от его недостойной страсти, кроме, может быть, одного Тилля, Прекрасного, Совершенного, Неприступного… Но слова были только у Тилля, даже этого Он ему не оставил. У Рихарда была музыка. У Рихарда не было ничего. Одеревеневшие пальцы напрасно перебирали струны в поисках новой мелодии: раньше музыка появлялась сама, выливалась из самых заветных тайников его души. Но у него больше нет тайников, нет ни одной тайны от своего Повелителя… Он собрал букет из всех цветов своей души, не забыв ни одной эмоции, ни одного чувства, обвязал их кровавым лоскутом своего сердца и вручил Ему…
Теперь не было ни звуков, ни слов, лишь темнота за окном, такая же страшная и пустая, как он сам внутри. Рихард вновь хватается за карандаши, силясь вывести на голой поверхности своего стола, своей души, Его строгую и отчаянную красоту… Но линия ломается и не поддается, вместо нее сами собой рисуются обрывки кричащих болью фраз, вырванных из сердца и давно закоченевших от холода Его равнодушия…
А утро встречало его серым и безрадостным рассветом, землисто-свежий сырой воздух с ветром врывался в окно, и Рихард, пронзенный очередным приступом хлесткой боли в зрачках, уронил голову на стол, теряя последние слова в бессознательном, исступленном призыве: тилльтилльтилльтилль…